Земля лишних. Новая жизнь - Страница 147

147

Мы увидели, откуда стреляли гранатометчики, и пальнули туда сами: два выстрела ушли в кусты и там рванули. Не знаю, достали мы кого-либо или не достали, но рвануло примерно там, откуда стреляли в нас. Захлопал АГС с носа, и в зарослях начали рваться тридцатимиллиметровые гранаты, разбрасывая ветки и листья. И туда же ударили четыре «печенега» – бесконечно длинными очередями, каждый на всю ленту. Пако начал выпускать туда свои гранаты, судорожно передергивая ствол гранатомета, перезаряжая и категорически промахиваясь, и в конце концов к оркестру присоединился «корд». А потом мы скрылись между островами – не застряли, не потеряли баржи – и вышли в открытое море.

Большой залив, судно «Нинья». 22 год, 2 число 9 месяца, понедельник, 10.00

Вчера ночью мы отошли от берега примерно миль на шестьдесят, после чего легли в дрейф и занялись ремонтом, лечением раненых и подсчетом потерь. Радар работал, так что мы не опасались, что нас смогут незаметно преследовать. И посты выставили.

Тяжелых повреждений траулер не получил, но количество мелких не поддавалось перечислению. В нем не осталось ни одного целого окна в надстройках, в носу, выше ватерлинии, красовалась здоровая пробоина, упавший кран заклинил люк трюма и повредил шпангоуты под палубой. Было разбито много приборов, причем как на открытом ходовом мостике, так и в надстройке. Правда, список разбитого внизу и наверху не совпадал, поэтому можно было управлять судном вдвоем и пользоваться при этом всеми приборами.

Индиец Джо был плох. Маноло оказал ему всю возможную помощь, но его срочно требовалось везти в госпиталь. Джо лежал в каюте, накачанный наркотиками, и смотрел в потолок, не проявляя никаких эмоций. Его оторванную ногу захоронили в море.

Брауна и Лиму похоронили, вместе с ногой Джо, тоже в море. Признаться честно, я не думал, что сухой и неэмоциональный Смит был настолько привязан к своему напарнику. Узнав о его смерти, он впал в состояние ступора и сейчас сидел с бутылкой виски на корме, молча глядя на горизонт и отхлебывая из горла.

Были двое погибших и на барже. Погиб один из белых – тех, кого мы расценили как «не жильцов», и парнишка-сигнальный, который первым обнаружил преследование. Очередь из крупнокалиберного пробила борт баржи, прошла сквозь грудь сигнальщика, отбросив его назад. Европеец приподнялся с палубы, чтобы оказать какую-то уже ненужную помощь, и был убит второй очередью. Остальные лежали на дне, и пули прошли выше, никого не задев. Но несколько человек, как и у нас, посекло мелкими металлическими осколками, выбитыми пулями из стального борта.

Дмитрий и лейтенант Рибейра почти оглохли. Разумеется, это было временное явление, но сейчас им надо было кричать, чтобы они тебя слышали. Карлос тоже был контужен взрывом гранаты на носу и к тому же получил семь крошечных осколков в плечо и бок, которые Маноло извлек у него под местной анестезией. Теперь Карлос был способен лишь на то, чтобы просто сидеть, потому что от контузии у него кружилась голова.

Если все операции до этого момента у нас проходили гладко, то эта, подготовленная в спешке, пошла не так. Нас потрепали.

Бонита была цела, не имела ни единой царапинки на своем прекрасном теле, а мне, как оказалось, досталось не только по морде. Осколок металла, судя по всему, оторванный ракетой от стрелы крана, угодил в спину. И я заметил это лишь ближе к утру, когда наконец уселся на стул в разгромленной кают-компании – и сразу же отшатнулся от спинки, почувствовав резкую боль. Маноло осмотрел меня, кольнул новокаином, сделал пару маленьких разрезов и вытащил продолговатый кусочек железа, измазанный кровью. Покрутил его перед собой, удерживая зажимом, после чего сбросил его в ладонь, обтянутую латексной перчаткой, и вышвырнул через разбитое окно в море. А затем быстро выдернул четыре мелких осколка у меня из-под кожи на лице – уже без всякой анестезии. Хорошо, что был я в тактических очках из карбонового стекла, иначе мог бы остаться без глаза – прямо на правом стекле была глубокая царапина, как стеклорезом сделанная.

Бонита с Луисом, как единственные уцелевшие, пошли проверить пленных. Все было в порядке – кроме того, что и Длинный и Толстый просились в уборную, а девица уже и не просилась, а с печальным видом сидела на полу в мокрых шортах. Рука, давно уже прикованная к двери, у нее затекла, и Бонита сжалилась над ней, отведя в нашу каюту, где та помылась в душе под присмотром выразительно похлопывающей по кобуре Марии Пилар. Затем Бонита выдала ей какую-то из моих маек в качестве одежды, потому что по размеру та была блондинке как платье, и задумалась – куда ее теперь девать? Не держать же все время прикованной в коридоре, где та еще ко всему просто мешала проходу. В результате она отвела ее в кают-компанию, где сумела пристегнуть ее к длинной цепи, пропущенной вокруг оконного простенка, и у той появилась какая-то минимальная свобода. По крайней мере, она могла встать, сесть и перемещаться между диваном и окном.

Длинного и Толстого же вывели в туалет на так называемую «купальную платформу», опущенную вниз с кормы, где они и облегчились под свист и комментарии с баржи. Охранял их лично лейтенант Рибейра, уже даже побрившийся и выглядевший вполне «по-уставному» в новеньком трофейном камуфляже, разгрузке и с кобурой на бедре, поэтому процесс облегчения у пленных шел быстро и эффективно – по причине резко обострившейся «медвежьей болезни». Не всегда же тебя охраняет твой вчерашний раб, который должен был заработать тебе денег, а сам подохнуть и быть скормленным падальщикам. Это заставляет нервничать.

147